Работа медика – жестокая и милосердная одновременно, а главная ее задача – спасти жизнь. Об этом как никто другой знает врач 2-го военного клинического госпиталя Северо-Кавказского округа Росгвардии, подполковник медицинской службы Эльма Варзиева. «Горячие» точки, грохот, кровь, грязь и стоны – экспозиция, в которой Эльма Германовна училась вытаскивать людей с того света в самых критических ситуациях.
…Моя служба началась в 1996 году, во владикавказском медико-санитарном батальоне. Когда оканчивала университет, думала так: врач должен быть полезен людям. А где, как не в войсках, требуется неотложная помощь, что может быть важнее, чем вернуть бойца в строй? Вот так я и призвалась в свой медсанбат. Вместе с ним пришлось пройти через многое, но предложи сейчас кто-нибудь начать все заново, я бы ни за что не согласилась. Там я была на своем месте. Всегда любила порядок, ответственность, дисциплину, поэтому к военной службе привыкла быстро. Прием пациентов, наряды, дежурства – все пошло своим чередом. Кавказ тогда был самым страшным словом в стране, одной сплошной «горячей» точкой. Когда это закончится, сказать не мог никто.
Первая командировка в Чечню была в 1997-м. В пункты временной дислокации я выезжала в качестве начальника медицинской службы группировки. Хотя не без оснований принято считать, что врач – это человек с железными нервами, никогда не забуду, как тяжело было на первых порах. Принимать раненых пришлось с первого дня работы. Одни еще выгружают под свист пуль медикаменты и оборудование, другие уже оперируют. Такая была обстановка — бои шли тяжелые, полевой медпункт не знал ни сна, ни отдыха. После очередной операции – краткая передышка, и снова берешься за дело. Когда каждый день видишь войну с изнанки, начинаешь понимать, что это не только тяжелая, грязная работа, но и испытание души. Говорят, что самое страшное оно — в медбатах, лазаретах, полевых госпиталях, где человеческая боль и страх концентрируются предельно. Да, это так. И для военных медиков в том числе: любой врач старается хоть немного облегчить страдания человека от травм и ранений. Но такая возможность есть не всегда. После того, как привыкаешь к недосыпанию, запаху крови, виду искалеченных людей, становится легче.
Кроме военных, были еще проблемы сугубо житейского характера, часто имеющие критическое значение в боевой обстановке. Я и мои сослуживцы копали землянки для обустройства лазаретов. Тяжелый труд помогал отвлечься, немного собраться с мыслями. И затем снова в бой – бой без выстрелов, за жизнь солдат и возвращение их в строй.
За первой командировкой последовала вторая, третья и так далее. Боевые действия становились все ожесточеннее. Теперь мне часто приходилось оказывать помощь прямо посреди боя. Главное в этот момент – сконцентрироваться на своих действиях, не обращать внимания на взрывы, стрельбу, крики. Как это возможно? Чечня научила меня, что ничего невозможного нет. Простая перевязка или сложное вмешательство. Ранение – огнестрельное или осколочное. Все это — лишь детали. Нужно сохранить ясную голову, сделать все правильно, чтобы спасти того, у кого счет пошел не на часы – на минуты. У меня это получалось. Выходит, есть во мне хладнокровие и выносливость, необходимые в таких условиях.
Вообще вопросы первоочередных медицинских мер прорабатывались серьезно, у нас никогда не было нехватки медикаментов или оборудования. Это спасло очень многих. Ведь были и тяжелые случаи, когда даже отправлять раненого в тыл было бесполезно – не долетит. Мы оперировали на месте. Шансы бывали минимальными, но вопреки всему удавалось вытащить человека с того света. Солдат оставался жив, а я понимала: медсанбат в 1996-м был моим правильным выбором.
В Чечне мне очень помогала поддержка боевых товарищей. Мы все были горой друг за друга, и каждый мог рассчитывать на крепкое плечо в опасный момент. Правду говорят, что таких друзей, как на войне, не бывает больше нигде. Поэтому самым тяжелым для меня было терять тех, кто прошел со мной бок о бок этот долгий и трудный путь.
Особенно тяжело вспоминать 2002-й. Возвращались в составе колонны в пункт постоянной дислокации. Вдруг прогремел взрыв: санитарный автомобиль, в котором были раненые и я, подорвался на фугасе. Пришла в себя – вокруг идет бой. Нужно спешить к своим, выносить их из-под огня, пока есть время. Но что-то было не так. Потом станет ясно, что я получила контузию. Однако в тот момент было не до этого. Автоматически делала, что нужно, и спешила к следующему – сказались годы врачебной практики и армейская выучка. Неожиданно все прекратилось. Начали собирать бойцов, считать потери, проверять технику – и тут новый взрыв. Те, кто мог держать автомат, приготовились к атаке. Но бой не продолжился. Это боевики, скрываясь, подорвали еще один фугас – так, в качестве «прощального подарка». Мы вернулись в ППД.
Впоследствии я была представлена к государственной награде – медали Жукова. Но главное для меня не награда, а то, что, оставшись тогда наедине с собой и моим долгом медика, я смогла выполнить его в полной мере.
В 2006 году мой медсанбат расформировали. Я перевелась в Пятигорск, во 2-й военный клинический госпиталь Северо-Кавказского округа внутренних войск МВД России (в наши дни — Росгвардии). В мирное время я, как врач, сделала не меньше, а может, и больше, чем в командировках. Но полевой медпункт научил меня многому. Не терять головы, бороться до последнего в самых безнадежных случаях. Если я ставила людей на ноги там, в землянке и под обстрелами, то что уж говорить о современной операционной в ведомственном госпитале? Всегда делюсь этими привезенными из Чечни знаниями с молодыми коллегами. Они должны знать, что в нашем деле не бывает безвыходных ситуаций. И здоровье пациента часто зависит от упорства и смелости врача, который вместе с ним ведет бой с болезнью.
Я ни разу не пожалела о своем выборе – ни насчет медицины, ни тем более насчет службы. Думаю, это мое призвание. Не представляю себя в иной сфере, потому что для меня важно наглядно видеть результат своей работы – результат, благодаря которому человек возвращается к нормальной жизни.